-Доброй ночи и спокойного дня, - пожелал новый знакомый малкавианки и, галантно поклонившись, отправился по своим делам.
Алессандра задумчиво рассматривала спину собрата, прижимая к сердцу шляпку, надетую на арбалетный болт, и слегка грустно улыбалась. Что-то было в его уходе…такое знакомое- вот так же давным-давно выходил из ее комнаты Сир. В последний раз. И он тогда обернулся, стоя у двери, а рыженькая радостно помахала ему рукой, улыбаясь довольной солнечной улыбкой, которую дарила только ему- самому любимому, самому проницательному и строгому отцу, думая, что прощается всего лишь на несколько часов, а оказалось, что на вечно.
И Рыженькая поднялась на носочки, и помахала Бэзилу рукой, и даже улыбнулась, не так, как Сиру, а как хорошему другу, искренне пожелав слегка грустному собрату удачи в его незавершенных делах этой ночью.
«Ну что ж…Пора и себя в порядок привести… » - несколько суетливо подумала леди де Пьермонт, уже топая по темной тропинке к дому.
Поместье встретило вампирочку гробовой тишиной и суетливым гулем, давно не пившим ее крови. Такого бешеного взгляда Лесса не видела давно. Позволив мальчику утолить свою жажду, малкавианка занялась собой любимой. Ванна, розовое масло, чистая одежда- как мало нужно истинной даме, чтобы снова почувствовать себя красивой, а главное- чистой.
«Ну да, я вампир. Подумаешь…мертвец ходячий…Это же не значит, что я должна ходить немытая и вонять…» -хмыкнула рыжая, осматривая свой новый халатик, купленный прежним господином, лишь бы она не ныла. Почти все подарки малкавочке делались, чтобы откупиться от ее разговоров на непродолжительное время, но Лессе хотелось думать, что так к ней проявляют внимание. И ведь это и правда было вниманием, пусть и не совсем таким, которого хотелось.
Вся эта дамская суета порядком утомила девушку, к тому же близилось утро, которое чувствовалось лишь в нестерпимом желании спать, давящим на веки юной вампирочки. Распрощавшись с верным слугой, Алессандра забралась под теплое одеяло, почти утонув в мягкой перине. Мальчик- гуль прикрыл тяжелые занавески над кроватью, чтобы ни один лучик света не потревожил его новую хозяйку.
Почему людям снятся сны? Так они пытаются осознать истинное значение событий, произошедших за день? А может быть душа выходит из тела и отправляется в увлекательное путешествие по странам и городам, по пещерам и древним развалинам, а может куда-то далеко в прошлое, туда, куда обремененная телом никогда не попадет.
Почему вампиры не видят снов? Или не должны их видеть…Может, потому что у них нет души, свободной гулять по сказочно прекрасным альпийским лугам и гудящим жизнью огромным городам? А если те, кому снятся сны просто не признаются в этом, малодушно считая это пережитком прошлой смертной жизни? Как бы то ни было, пытливый разум Алессандры в сочетании с малкавианским воображением не мог не подкинуть ей очередной сон…а может видение? Называйте это так, как вам будет удобней.
«Далеко за горами догорал красный и чистый, закат. Алое марево лишь совсем чуть-чуть выглядывало из-за заснеженной горной вершины, когда раздался первый крик, жестко прервавшийся на самой высокой ноте. Лишь несколько минут обыкновенной вечерней гробовой тишины предшествовали кровоплитной резне в деревеньке, вставшей на пути деловых интересов местных вассалов.
Ветер легонько подхватил в воздух пушистые снежинки только что осевшие на трупе женщины с пышными ярко-рыжими волосами. Лицо ее было спокойно и умиротворено. Несмотря на небольшие морщины в ней угадывалась врожденная стать и сила, даже былая красота, просматривалась на этом бледном отрешенном от бытия лице. Казалось, что она лишь уснула и стоит лишь дотронуться до ее плеча, позвать «мама» и она обязательно откроет глаза и улыбнется своей лучистой улыбкой, согревающей в любой мороз лучше, чем чашка самого лучшего и ароматного чая.
Но не проснется она больше никогда и не сможет защитить от гадких цепких мужских лап свое дитя из-за уродливой черной полосы, рассекающей бледную шею.
В подлетевшей слишком близко снежинке промелькнул последний, сожалеющий взгляд матери, наполненный болью, словно осколок далекого прошлого. Потом за ней последовала вторая снежинка и вот уже по юному телу молодой девушки шарят руки чужого мужчины, причиняя боль и разрывая и без того некрепко сшитую ночную рубашку. Одна снежинка полыхнула похотью, вторая желанием обладать, третья жаждой чувства победы. И ничего тогда не было в девичьем мозгу кроме одного желания- отомстить. Отомстить по звериному жестко. Дождаться удобного момента и вцепиться обидчику в глотку, порвать его на мелкие части. Может быть, именно жажда крови другого существа придала сил сжать челюсти намного сильнее, чем мог позволить себе адекватный человек. Сжать и вгрызаясь посильнее вырвать приличный кусок мяса. И не было в тот момент ничего лучше, чем видеть его удивленный и ошарашенный взгляд, знать, что он до последнего чувствовал, как зубы рвут на части его кровеносную артерию.
А потом пришло опустошение…ее должны были убить, прирезать, как взбесившуюся собаку, но не сделали этого, обратившись в бегство и оставив умирать оскверненное тело и догорать в нем истерзанную, исковерканную душу.
И каждый шаг по снегу впивался в ступни множеством тонких холодных иголочек. Пред взглядом открывался серый, неприветливый лес и грязная дорога, уходящая вглубь чащи. Лишь безразличный желтый лик луны следовал за бредущим существом, в котором, присмотревшись можно было приметить некогда красивую девушку. Кровь на губах застыла и теперь лишь изредка дразнила легким солоноватым привкусом железа. Ветер то и дело подхватывал полы лохмотьев, недавно бывших добротной одеждой. Зачем идти так далеко? Зачем ваабще куда-то идти? Может, стоило остаться там, где вся ее семья и ждать смерти? Ничего тогда было больше не нужно ей, лишь забвение и покой. Но рыжая цеплялась за жизнь из последних сил, подобно раненому хищнику, бросающемуся на охотника в отчаянной попытке выжить. Но силы человека ограничены, как физические, так и духовные и они кончились. Кончились на обочине той самой грязной и заброшенной дороги, неподалеку от захудалого постоялого двора, когда оставалось совсем немного до победы и отблеск отполированного благородного герба на приближающейся карете казался божественным светом, знаменующим желанный покой, начало нового, существования. А потом были водянисто-голубые глаза, легкая боль, несравнимая с той, что терзала душу и головокружение, утягивающее в далекую бездну, за которой действительно начиналась новая ‘жизнь’. »
Сознание малкавианки провалилось в тошнотворную темноту, потом спружинило и, тихо вскрикнув, Алессандра открыла глаза. В окно уже заглядывал все тот же безразличный лик луны, да и близилось время собрания, на которое зачем пригласили и мисс де Пьермонт.
Отредактировано Алессандра (2010-11-06 23:51:54)
